Пускают ли родителей в реанимацию к ребенку, плюсы и минусы пребывания с детьми

Обновлено: 16.05.2024

Проблема допуска или, скорее, не допуска родителей к ребенку, когда он находится в реанимации, в России существовала давно. Это обсуждать ее стали недавно и очень горячо.

Обычно ситуация выглядит так: раз в день к трясущимся родственникам выходит врач и кратко докладывает состояние малыша. Сразу всем и сразу и обо всех. Естественно, ни о какой врачебной тайне речь уже не идет — успеть бы ухватить смысл и задать пару вопросов. Причем, известны случаи, когда родителей не пускали даже к умирающему ребенку. Но если маленький пациент находится в реанимации всего сутки после операции, для него все равно важно видеть маму и папу, а не только множество чужих незнакомых лиц.

Историй много, их хватит на большой скорбный фолиант, который никогда не увидит свет. Девочка очнулась после наркоза, увидела чужих людей, незнакомую комнату. Из-за нервного шока отказывалась говорить несколько дней.

Онкологический больной, терминальная стадия, маму пускают раз в несколько дней на час. На любые попытки возражать, обвинения в неадекватности. Мама понимала, что и эти «подачки» могут прекратиться, поэтому, по ее словам, вела себя «как овечка»: «Если меня спросят, какой момент в моей жизни самый страшный, я отвечу, не задумываясь. Почему-то даже не прощание с ребенком в морге, хотя большей жути, кажется, помыслить нельзя. Но тут — все. Свершилось. Ты все знаешь. Надежды нет, и у тебя было время с этой мыслью прожить почти сутки. Но вот для меня самые кошмарные минуты — это минуты ожидания перед закрытыми дверями реанимации».

Еще одно свидетельство: «Когда мы прощались с Даней в морге Хользуновки, его мама, Света, когда ее выносили под руки от гроба, повторяла, как заведенная — почему? Почему эти люди не дали мне быть с ним последние дни? Это не их ребенок, это мой ребенок! Я хотела! Почему мне не дали слышать его последние слова? Слышать последний вздох? Всё это должно было быть моим!». Мама рядом — это одновременно лучшее утешение и лекарство для ребенка: «Я благодарю Бога за то, что мне попадались люди, которые пускали меня к ребенку в реанимацию. Если Даша была в сознании, она просто держала мою руку и слушала мой голос. И ей было просто спокойно, и даже боль куда-то уходила».

Между тем, эта проблема не только решена в других странах, она даже не очень там понятна. Российские родители, чьи дети лечились в Германии и Израиле убедились в этом на своем опыте. К примеру, отсутствие родителей в израильской реанимации должно быть вызвано специальными обстоятельствами. Именно — отсутствие, а не присутствие. Ребенка могут посещать и другие родственники, но не более двух сразу. Родителям объясняют заранее все плановые манипуляции, а если ребенок в сознании, объясняют и ребенку. Просят выйти только при экстренных реанимационных мероприятиях. Примерно такой же подход сейчас наблюдается во всех европейских странах, в США и Канаде, Китае. Да-да, именно! Это подтверждают родители девочки, которая умерла в реанимации в Пекине: «Очень хорошие внимательные медсестры — просили научить русским словам, если Аня очнется говорить с ней, чтобы не пугалась. У них был наш телефон, на который они звонили, если возникали вопросы. Например, будем ли мы ставить искусственную вентиляцию легких. Сказали, что подождут, пока приедем, чтобы совместно это решить».

Любовь Семенова, заведующая отделением реанимации и интенсивной терапии

Было бы неправдой сказать, что в России в этом смысле плохо везде и всюду. В реанимацию Морозовской детской городской клинической больницы пускают, хотя и ограниченно. Заведующая отделением реанимации и интенсивной терапии Любовь Петровна Семенова уверена:

— Ребенок меняется, когда мама приходит. Даже самые тяжёлые дети открывают глаза, проявляют эмоции. Это важно. На меня такой реакции, естественно, не будет.
— Как осуществляется допуск к детям?
— С двенадцати до часа беседы с врачами, потом родители «наряжаются» и идут в отделение. Наряжаются, я имею в виду — надевают бахилы, халат, колпак и маску. Далее обработка рук.
— Сколько можно находиться возле ребенка?
— В терапевтической части сроки не установлены. В зависимости от состояния ребенка и насколько ему нужна мама. И… в зависимости от адекватности родителей.
— Что в вашем понимании — адекватность?
— Не каждая мама способна нормально среагировать, увидев, что её ребенок без сознания, к нему подключен монитор, он весь в датчиках и катетерах. Тем более, если такое состояние у ребенка наступило внезапно. Иногда пытаются вмешаться в процесс лечения.
— Разговариваете?
— Да, объясняю, пусть медленно, но находим общий язык. Потому что очень беспокойное родительское поведение в реанимации очень мешает работе, и в итоге страдает ребенок.
— И все-таки — сколько родители у вас могут быть при ребенке?
— У меня уже есть опыт, который свидетельствует — круглосуточное пребывание родителей в реанимации не нужно ни родителям, ни ребенку. И даже целый день не очень нужно. Пятнадцать минут, двадцать минут, час, два. Но это только в терапии. В хирургии я не могу разрешить больше пятнадцати минут, в силу того, что там нет условий — общая палата.
— Родители помогают осуществлять уход?
— Да. Массаж, например. Памперсы поменять, подмыть…

Игорь Хамин, заведующий реанимацией Центра им. Дм. Рогачева

Идеально решена проблема в Центре детской гематологии им. Димы Рогачева (ФНКЦ). Это единственная детская больница в России по стандартам ничем не отличающаяся от клиник в Европе или Америке. Заведующий реанимацией Центра Игорь Геннадьевич Хамин удивляется вопросу, помогают ли родители в уходе:

— Родителей мы не привлекаем. Они просто общаются с ребенком, за ручку его держат. Обработку, перестилание делает медперсонал.
— Сколько родственники могут быть с малышом?
— Официально мы устанавливаем рамки с десяти утра до восьми вечера, но если родители настаивают на присутствии ночью, мы практически всегда разрешаем.
— Вы до этого работали в РДКБ. Сравните ситуацию там и здесь.
— Здесь условия лучше. Новое здание, более продуманное, есть отдельные боксы. Там — большой реанимационный зал, где лежат как послеоперационные, так и гематологические больные, пациенты после трансплантации. Здесь больше возможностей для изоляции при риске инфекции. Хотя мы все равно боялись…
— Почему?
— Никто не хочет лишних проблем. Однако несколько человек из нашего отделения съездили на стажировки заграницу. Мы увидели, что так работать можно. И масса вопросов, которые меня лично смущали, снялись.

По большому счету, то, что мы делаем, это опыт других стран. Везде свободный доступ. Главное — обработка рук при соприкосновении с пациентом. За этим везде следят. Родители видят, что мы делаем для ребенка все возможное. Даже когда происходит прогрессивное ухудшение состояния, это происходит на глазах у родителей. А не так, что они ребенка отдали в реанимацию, не видели десять дней, а потом их пустили попрощаться. Когда это происходит на глазах, возникает меньше подозрений. И масса было случаев за эти два года, когда родители умершего ребенка приходили и благодарили врачей. Это самые драгоценные моменты, когда, несмотря на неудачу, наш труд оценен.

— Проблемы все же есть?
— На определенном этапе у родителей накапливается усталость, наступает моральное истощение. Всё это нужно на кого-то вылить, а рядом оказываемся мы. Стараемся относиться с пониманием. В больнице есть группа психологов, которые работают с родителями, помогают персоналу.
— Насколько важно присутствие матери для ребенка в тяжелый момент?
— У нас мальчик лежит. Сегодня я с утра ему говорю: «Есть такой фонд "Подари жизнь", который помогает больным детям. У них день рождения, к пациентам будут звезды приходить… Ты кого из звезд хочешь увидеть?». Он: «Маму!» Показательный пример, правда? Разлучать родителя и ребенка никто не в праве. И если мы способны обеспечить присутствие родителей, мы обязаны это сделать. Особенно это важно, если ребенок уходит.

Алина Хаин, детский психолог

Детские психологи солидарны с врачами, с которыми мы поговорили. Вот что говорит Алина Евгеньевна Хаин, зав. отделением клинической психологии ФНКЦ:

— Есть в психологии такое понятие, как «базовое доверие» — это доверие близким людям и миру в целом, и оно является необходимым условием благополучного развития человека. Безусловно, уже сама болезнь и лечение являются для ребенка серьезным испытанием. А в реанимации на плохое самочувствие накладывается непонятная окружающая действительность (большое количество непонятных приборов, трубки, нередко привязанные руки), которая часто воспринимается как агрессивная и угрожающая, и рядом с ребенком нет близких людей, способных что-то объяснить и поддержать. Это действительно очень тяжёлая ситуация, которая может иметь свои последствия для психологического состояния ребенка. Особенно, если это произошло внезапно, а не планово после операции, или ребенок еще маленький и его не смогли подготовить к тому, что его ждет. Безусловно, многое зависит от умения персонала реанимации успокоить ребенка и объяснить ему, где он и что с ним. Но родителей, конечно, не заменит даже самый лучший доктор.

Отделение детской реанимации

В ФНКЦ родители имеют свободный доступ в реанимацию, но мы встречаем семьи, где дети находились в реанимационном отделении до приезда к нам, в других клиниках. Хочу немного успокоить родителей — нарушения не всегда выраженные и обратимы. Хотя это совсем не значит, что мы не должны приложить все усилия, чтобы изменить ситуацию с допуском в реанимацию. Ситуация с общим реанимационным залом, где якобы нет условий для допуска родителей, легко решается в большинстве западных клиник установкой ширм и занавесками, а также разработкой чётких правил, которые родители безусловно способны соблюдать.

Итак, наиболее частые последствия нарушенного доверия — тревога, страхи, нарушения сна, временный регресс (возвращение) к более раннему этапу развития. Например, ребенок, который уже говорит, может замолчать, «разучиться» есть самостоятельно, ходить в туалет. Дети, особенно первое время, никуда не отпускают родителей, должны их всегда держать в поле зрения. У них появился опыт, что внезапно и необъяснимо их вдруг разлучают, и они оказываются во враждебном, как им представляется, окружении. Нужно время, много любви и терпения, чтобы восстановить у ребенка ощущение уверенности.

Последствия для родителей тоже есть, безусловно. Самые основные — это усиление тревожных и депрессивных переживаний, ощущения беспомощности и вины. И это касается не только родителей, которых не пустили к умирающему ребенку, но родителей в целом. Даже если твой ребенок просто приходит в себя после проведенной операции, большинство родителей чувствуют невыразимую вину, если не могут быть рядом с ним, в тот момент, когда он нуждается в их помощи. Да, просто быть рядом с ребенком — безусловный инстинкт и право родителей. В каждом из нас это заложено так глубоко, что когда, даже по объективным обстоятельствам, это невозможно, родители чувствуют себя «плохими», не способными защитить, а иногда и предавшими своего малыша. Особенно это касается ситуаций, когда ребенок умирает. «Последние дни» не измеряются днями, это не имеет никакого отношения к обычному течению времени. Разлучение семьи в этот момент — двойная трагедия.

Самое интересное, что это право родителей быть с ребенком в любом лечебном учреждении закреплено и законодательно. Согласно 51 статье федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» находиться вместе с ребенком на протяжении всего периода лечения в стационаре — неотъемлемое родительское право. Однако это право вступает в конфликт с обязанностями пациентов, также указанными в законе, статья 27, п.3: «Граждане, находящиеся на лечении, обязаны соблюдать режим лечения и правила поведения пациента в медицинских организациях». На эти внутренние правила больниц и ссылается врачебная сторона. А также на права других пациентов — в общем зале реанимации может оказаться и ребенок после операции, которого переведут через день в обычное отделение, и паллиативный больной. Если к последнему пустить маму, то и к первому надо, а это «уже будет не реанимация, а проходной двор».

Редко кто из родителей начинает открытую войну — пишет жалобы в соответствующие надзорные и правоохранительные органы или хотя бы главврачу. И это понятно — до того ли, когда твой ребенок в реанимации и от врачей этой самой реанимации зависит его жизнь. Всеми правдами и неправдами родители пытаются договориться. Как правило, добиться можно только редких и кратковременных визитов. Видимо, персоналу зачастую удобнее считать маленького пациента не человеком, а полигоном для решения задачи по выздоровлению. Конечно, они хотят при этом только самого лучшего для ребенка. Забывая, что психологический фактор никто не отменял. И перед ними не бревно, из которого им предстоит выточить веселого Буратино, а испуганный, страдающий малыш, который не понимает, почему мамы нет рядом.

Статья подготовлена на основе вебинара директора Благотворительного фонда развития паллиативной помощи «Детский паллиатив» Карины Вартановой. «Совместное пребывание родителей с детьми в отделениях реанимации и интенсивной терапии».

Проблемы, связанные с обеспечением права ребенка оставаться со своими родителями, даже если он попадает в больницу, в той или иной степени существуют во всех странах мира. Часто они связаны с определенными культурными, экономическими и прочими особенностями той или иной страны, но суть, как правило везде одна и та же. Связано это с тем, что на протяжении довольно большого периода времени, который измеряется даже не десятилетиями, а столетиями, больницы в принципе функционировали как закрытая система.

Прообразы больниц — учреждения изоляционного типа, в которые попадали люди, как правило, низкого социального статуса, не имевшие дома и семьи, родственников и близких, готовых взять на себя уход за ними.

Для того, чтобы обезопасить общество, изолировать и локализовать возможность передачи и распространения инфекции, таких людей помещали в больницы. При этом прерывались любые контакты с внешним миром. Такая практика во многом объясняет «запретительный подход», господствовавший в системе здравоохранения большинства стран мира в течение многих лет. До 50-х годов 20 века в большинстве стран мира родственники больных не могли попасть ни в реанимацию, ни в другие отделения. Но постепенно ситуация начала меняться благодаря исследованиям, которые проводили ученые. Уже в 50-е гг. появились публикации о психологической травме, которую ребенок получает, когда его отделяют от родителей.

Авторы исследований доказали, что негативные последствия такого отрыва многочисленны, вплоть до задержки когнитивного развития. Вводится термин «синдром госпитализма», и исследователи обращают внимание на то, что при раздельном пребывании ребенка в больнице вред причиняется не только самому ребенку, но и его отношениям с родителями.

Ребенок чувствует, что в крайне тяжелый момент его жизни его родители, самые близкие люди, бросили его, предали. Это наносит огромный вред созданию доверительных и безопасных отношений в семье, которые нужны ребенку, чтобы расти и развиваться в полную силу.

Благодаря исследованиям и общественной дискуссии к 80-90 гг. 20 века развитые западные страны осознали проблему и справились с ней. Совместное пребывание детей с родителями в больнице стало широко распространенной практикой. При этом в большинстве этих стран нет специальных законодательных норм, которые регламентировали бы право родственников находиться со своими близкими в больнице, в том числе, в отделении реанимации и интенсивной терапии. Этот вопрос решается официально выраженной позицией профессионального сообщества.

Примеры таких сообществ: Британское общество интенсивной педиатрической помощи, Американская академия педиатрии, Итальянский комитет по биоэтике и т.д. Если подобная организация заявляет о том, что родители должны иметь возможность находиться со своими детьми в реанимации, то такое заявление работает как норма закона. Авторитет профессиональных медицинских сообществ очень высок, и отдельно взятый врач не пойдет против мнения ассоциации, к которой он принадлежит - это огромные профессиональные, репутационные риски и негативные последствия. Мы пока находимся только в начале пути формирования сильных профессиональных медицинских сообществ, которые занимались бы не только ведением научных исследований, обеспечением методической поддержки и т.п., но и устанавливали бы нормы организационных подходов в здравоохранении. В нашей стране вопрос совместного пребывания детей и родителей в больнице решается законодательно.

Есть два основных документа, регулирующих этот вопрос: Конвенция о правах ребенка и Федеральный закон «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» от 21.11.2011 N 323-ФЗ. Конвенция о правах ребенка была принята в 1989 г. резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН и ратифицирована Российской Федерацией. Ратификация этого международного документа означает, что его нормы являются составной частью правовой системы нашей страны и обязательны к исполнению. Ст. 9 Конвенции однозначно говорит о том, что ребенок имеет право не разлучаться со своими родителями. Единственное исключение из этого правила - разлучение ребенка с родителями на основании судебного решения в интересах ребенка.

Норма о праве родителей или законных представителей на совместное нахождение с ребенком в медицинской организации в российском законодательстве появилась еще в 2011 году. Она сформулирована таким образом:

«Одному из родителей, иному члену семьи или иному законному представителю предоставляется право на бесплатное совместное нахождение с ребенком в медицинской организации в стационарных условиях в течение всего периода лечения независимо от возраста ребенка» (ч.3 ст. 51 ФЗ «Об основах здоровья граждан в Российской Федерации»).

Здесь необходимо конкретизировать один момент: в данной статье законодатель использует термин «ребенок», а российской законодательство однозначно определяет ребенка как человека в возрасте до 18 лет. Это важно зафиксировать, потому что в 2019 году в закон были внесены поправки, которые могут вызвать путаницу и даже манипуляции со стороны администрации лечебных учреждений. Дело в том, что поправки, внесенные в закон, с одной стороны, были вызваны благими намерениями - уточнить, что право на совместное пребывание распространяется на все структурные подразделения, в том числе и те, которые проводят интенсивную терапию и реанимационные мероприятия; а с другой - вызвали разночтения в трактовке норм закона и, соответственно, проблемы в его применении.

Поправка в закон (п.15 ч.1 ст. 79) звучит так: «медицинская организация обязана … предоставлять возможность родственникам и иным членам семьи или законным представителям пациента посещать его в медицинской организации, в том числе в ее структурном подразделении, предназначенном для проведения интенсивной терапии и реанимационных мероприятий…» Таким образом, ст. 51 говорит о бесплатном совместном нахождении с ребенком, а ст. 79 - о возможности посещения пациента.

Логично предположить, что в том случае, когда речь идет о ребенке, то есть человеке до 18 лет, родители имеют право постоянно находиться с ребенком в отделении, а если речь идет о человеке 18 лет и старше - посещать его, руководствуясь при этом Приказом Минздрава России от 19.08.2020 N 869н «Об утверждении общих требований к организации посещения пациента родственниками и иными членами семьи или законными представителями пациента в медицинской организации, в том числе в ее структурных подразделениях, предназначенных для проведения интенсивной терапии и реанимационных мероприятий, при оказании ему медицинской помощи в стационарных условиях». Если вы с администрацией лечебного учреждения обсуждаете возможность нахождения рядом с собственным ребенком, в том числе в ОРИТ, - ссылайтесь на правильную норму, а именно ч. 3 ст. 51 ФЗ «Об основах здоровья граждан в Российской Федерации». Именно она имеет непосредственное отношение к тому, что касается пребывания детей в больнице. И ни внесенные поправки, ни принятые Минздравом общие требования к организации посещений не отменяют права родителей на совместное нахождение с ребенком в больнице.

Процесс «открытия» больниц, реанимаций - долгий и непростой. Это связано со многими факторами, и главный из них, как уже было сказано, - традиционные запреты, установки, которые формировались и работали в системе здравоохранения очень долго. Но эта система развивается, хотя и медленно, в сторону преобладания семейно-ориентированного подхода.

В основе этого подхода лежит постулат о том, что родственники, родители, близкие пациента воспринимаются как члены команды, союзники, а не как некие посторонние, мешающие работать люди. Они включаются в оказание помощи ребенку в отделениях реанимации и интенсивной терапии, у них есть свои определенные функции. При этом формируется партнерство между медицинским персоналом и членами семьи пациента. Люди, которые вовлечены в болезнь ребенка, на жизнь которых она оказывает огромное влияние, должны обязательно участвовать в процессе лечения, создавая так называемую «защитную капсулу» для ребенка.

Только тогда оказываемая ему помощь будет эффективной. Есть достаточно серьезный перечень исследований (среди нет, к сожалению, пока нет ни одного российского), доказывающих позитивные терапевтические эффекты присутствия родителей в отделениях реанимации и интенсивной терапии. Дети быстрее поправляются, лучше себя чувствуют, быстрее купируются симптомы заболевания, снижается длительность их пребывания в больнице, что в конечном счете экономит финансовые и человеческие ресурсы системы здравоохранения.

Для детей, которые нуждаются в паллиативной помощи, присутствие родителей в больницах, в ОРИТ - безусловная необходимость. А для их родителей такое присутствие, помимо прочего, — уникальная возможность научиться всему, что будет необходимо делать, когда ребенка переведут домой (например, обеспечение ИВЛ на дому).

В российской системе здравоохранения за последние несколько лет произошли очень серьезные изменения, и можно сказать, что открытого противостояния практике совместного пребывания детей и родителей в ОРИТ уже нет. Обсуждения и дискуссии продолжаются, но они поменяли тональность и стали более конструктивными: сейчас на повестке дня вопрос не о том, как не пустить родителей, а как пустить и при этом соблюсти интересы и отделения, и пациентов, и членов их семей.

Профессиональное сообщество в лице Ассоциации детских анестезиологов и реаниматологов России однозначно декларирует свою позицию, поддерживая право ребенка на совместное пребывание с родителями. Во многих детских лечебных учреждениях практика совместного пребывания внедряется в той или иной степени масштабности. Таким образом, мы неизбежно движемся в сторону введения семейно-ориентированного подхода в здравоохранении, когда семья станет полноправным участником процесса лечения и ухода за больным ребенком и больным человеком в целом.

Роль родителей, родственников, близких пациентов в скорости продвижения по этому пути огромна. Этот процесс возможен при наличии движения с обоих сторон, и для него нужно терпение, сотрудничество, а не конфликты и взаимные обвинения. Открытая реанимация требует открытой коммуникации.

К сожалению, уровень взаимодействия оставляет желать лучшего с обеих сторон. Медицинские работники в такой ситуации должны иметь навыки общения с людьми, которые находятся в стрессе, в серьезной критической ситуации, знать, как говорить о тяжелой болезни, возможной смерти, о всех проблемах, связанных с критическим положением ребенка, при этом не травмировать родителей и суметь их поддержать.

Во многих иностранных медицинских ВУЗах этому учат, там есть курсы по клиническому взаимодействию с пациентом. У нас же более 70% жалоб, которые получает система здравоохранения от пациентов и членов их семей, связаны именно с неумением общаться, взаимодействовать. И здесь родители, родственники пациента, несмотря на все эмоции, должны понять, что нельзя противопоставлять себя медицинскому персоналу, вставать в позицию «мы и вы». Пока ребенок находится в больнице, в реанимации, и у врачей, и у родителей одна задача - спасти ребенка, вылечить его, поставить на ноги. Родители и врачи - не противоборствующие стороны, а союзники. И действовать, то есть сотрудничать, нужно, исходя именно из этого посыла.

После истории двухлетней Аделины Кинчаровой, которая попала в больницу с болями после употребления йогурта и умерла, новосибирцы подняли важную тему — почему родителей почти никогда не пускают в реанимацию к собственным детям. В такой же ситуации однажды оказалась и другая читательница НГС. Девушка имеет медицинское образование и опыт работы в детской реанимации, но даже её отказались пропустить к болеющей дочке. Публикуем её историю.

«Просидела три часа под дверью»

Моей дочке сейчас годик. В 2019 году она лежала в реанимации четыре дня после операции. С ней не проводились реанимационные мероприятия, она была в сознании — только парентеральное питание (через капельницы) и пристальное наблюдение врачей. Именно тогда мне пришлось столкнуться с этой системой, где родителей практически не пускают к своим малышам, а если и пускают, то на одну минуту, где некоторые дети плачут сутками и даже всхлипывают во сне после многочасового плача. Так было и с моей дочкой.

В реанимацию разрешали звонить два раза в день, чтобы узнать о состоянии ребёнка. Тогда же сообщали, можно приехать или нет. В день операции меня не пустили к дочке, на следующий день разрешили пройти только после того, как я просидела три часа под дверью.

Понятно, что детей привязывают в реанимации, но если бы я была рядом с ней, то могла бы следить, чтобы завязки не были слишком тугими. Я могла бы ей читать книжки, развлекать её. Конечно, она просилась бы ко мне на руки, но её мучение облегчалось бы тем, что я хотя бы нахожусь рядом с ней.

Дочку не седатировали, хотя это стандартная практика других реанимаций. Мне сказали: «Пока она в сознании — это хорошо. Пусть лучше плачет». Да, может быть, седативные лекарства плохо влияют на мозг, но никто не знает о том, какую тяжёлую психологическую травму получила моя дочь от пребывания в реанимации без меня.

Представляете: малышка девять месяцев была у меня в животе, я с ней ни разу надолго не разлучалась, она пила грудное молоко, а потом ей внезапно сделали операцию, она попала в атмосферу, где ей делают только больно и мамы нет рядом. Можно догадаться, что она чувствовала: «Меня бросили, я одна, мне страшно, очень страшно». Такого просто не должно быть.

Девочка, по словам матери, практически постоянно плакала

Фото: Полина Авдошина (иллюстрация)

Психолог Людмила Петрановская написала ряд книг о детской психологии и конкретно о детской привязанности. Она говорит, что повреждения привязанности в детстве негативно отражаются потом на всей жизни человека. Недаром сейчас столько людей с поломанной психикой, которые вынуждены прорабатывать свои детские травмы с психологом. Пребывание в реанимации без мамы — это одна из них. Малыш не знает, почему мамы нет, он просто чувствует боль от её отсутствия.

«Не отпускает меня ни на метр»

Моя дочка вышла из реанимации с обезумевшими глазами, вцепилась в меня и уже несколько месяцев не отпускает ни на метр, даже в другую комнату. Она до сих пор очень сильно плачет, когда видит кого-то из медперсонала. Такая травма не проходит бесследно.

Я действительно благодарна врачам, которые профессионально занимаются своим делом, потому что они хорошие специалисты и претензий у меня к качеству их работы нет. Но к системе, которая позволяет малышам оставаться без мамы на неопределённый срок, у меня огромный вопрос. Каждый день к малышке приходили обрабатывать швы, брать кровь, ставили желудочный зонд,— она плакала, никто не успокаивал её после этого.

Я достаточно адекватный родитель, стараюсь не конфликтовать с врачами и доверяю их мнению, но данная система очень пагубно влияет на малышей и их родителей.

В чём проблема — пустить родителей в реанимацию? Говорят, что мало места, нет отдельных боксов, нет времени у медперсонала, чтобы следить за родителями. Конечно, медработникам кажется, что намного проще делать свою работу без «истеричных» родителей, которые не видят смысла в некоторых жизненно необходимых процедурах. Да, врачам придётся потратить время на родителей, которые могут не совсем адекватно отнестись к виду голого привязанного ребенка на ИВЛ, с зондами и катетерами.

Но вспомните, что в России было время (меньше, чем 30 лет назад), когда отца не пускали в роддом, где рождался его собственный ребёнок. Теперь большинство роддомов разрешает присутствие отца после сдачи анализов и оплаты денег (не всегда), и акушеркам приходится тратить своё время на то, чтобы объяснить отцу, как проходят роды, что это болезненный процесс и так далее. Медицинские работники привыкли к этому, и отцы на родах не кажутся чем-то сверхъестественным. Так, я считаю, должно произойти и с реанимациями.

Ранее мама и дочка не разлучались так надолго

На Западе разрешается посещение больных в реанимации, причём не на минуту, а на много часов. Множество зарубежных статей доказывают то, что родственники, которые находятся рядом с больным, вносят хороший вклад в выздоровление больного. У нас почему-то до сих пор остались в сознании советские стереотипы: например, боятся микрофлоры, которую приносят родственники. Но на самом деле полная стерильность — это ещё хуже, чем обычная флора, потому что тогда в реанимациях начинают развиваться внутрибольничные инфекции (с синегнойной палочкой, клебсиеллой и другими), которые часто не поддаются лечению антибиотиками, потому что формируется резистентность к ним. Обычная флора менее жёсткая, чем больничная.

Почему нельзя найти способ организовать детские реанимации для совместного пребывания мамы и ребёнка или хотя бы для длительных посещений? Есть множество вопросов — так давайте их решать! Другие пациенты в палате? В Европе и США стоят ширмы и таким образом малыши могут находиться с родителями весь день. В роддомах создали индивидуальные родзалы для партнёрских родов.

Всё-таки требуется стерильность? Этот вопрос давно решён с помощью одноразовой одежды и системы обработки рук. Малыш будет волноваться при виде родителей и ещё сильнее расстраиваться? Давайте пускать маму не на одну минуту, а на несколько часов в день, тогда такой реакции не будет. Если в других странах эти вопросы решены, то и в нашей стране стоит бороться за это.

Многие родители боятся воевать с этой системой, потому что думают, что к ребёнку будут хуже относиться. С этой проблемой сталкиваются многие, но боятся об этом говорить. Но если все будут бояться, то ничего не изменится.

Читайте также: